для респектабельных людей помоложе, — хохотнул я. — Извини, я шучу — на самом деле я могу ответить только то же самое, что и всем: я не знаю. А как это делаете вы, мистер Леннон?

— Можно просто «Джон», — разрешил он и развел руками. — Я тоже не знаю. Но я много лет играл в барах и на задних дворах, прежде чем на меня обратили внимание.

— Мне проще, — признал я. — Я — уникальный ребенок, поэтому родная страна обеспечила мне возможность реализовывать потенциал на сто процентов.

Мы въехали в город, и на лицах гостей мелькнуло легкое разочарование — в проемах домов виднелись темные пустыри и заборы строек, по улицам колесила техника — ночью работа не останавливается — и только снегопад спасал взор от не очень симпатичной, оседающей на снегу пыли. Ничего не поделаешь, но с завершением строек она пропадет.

— Китайская кухня? — обратила Йоко внимание на продублированную иероглифами вывеску кооперативного (моего) кафе.

— Советский гражданин заслуживает возможности хорошо и разнообразно питаться, — гордо кивнул я. — Еще у нас есть корейский, вьетнамский, индийский и японский рестораны. Это Азия, а из европейского — немецкая пивная, пиццерия, два ресторана с общеевропейской кухней с вином и стейками, два — с русской народной кухней, еще один — с кухней народов Кавказа.

— В какой пойдем мы? — спросила Йоко.

— Для начала — в общеевропейский, — ответил я, и машина остановилась у сияющего витринами и украшенной неоновыми трубками вывеской «Пира Потёмкина».

Вдоль аккуратно очищенной от снега, ведущей к крыльцу дорожки выстроились одетые в шубы поверх этнических платьев, укутанные в шали бабушки из фольклорного клуба. С караваем и музыкантами!

— Идемте, пора встречать вас по-настоящему, дорогие гости! — открыв дверь, я первым вывалился на мороз.

— К нам приехал, к нам приехал Жора Леннон дорогой! — лихо затянули бабушки.

Пока все идет неплохо.

Глава 5

— Мы живем в мире симулякров, — намазывая масло на хлеб, важно вещал я за завтраком во втором «общеевропейском» ресторане — «Нож и Вилка», Виталина щелбан отвесила, когда увидела. — Это французский философ Жан Бодрийяр определению вторую жизнь придал, так-то оно еще Платоновское. Означает деградацию двойного искажения — вещи относительно ее истинного бытия. Извините, упрощу, но не потому, что считаю вас неспособными понять, а чтобы конкретизировать — внутренняя сущность вещей подменяется системой привычных ритуалов. Применительно к американскому обществу, например, симулякр можно описать как неплохой «белый» район, где все друг другу улыбаются. Это — не плохо, это так работает общество. Если кто-то в районе начинает вести себя непривычно — например, начинает ходить в хаератнике и пончо…

Леннон и Йоко хохотнули, мистер Уилсон усмехнулся, Вилка эти телеги слышала не раз, поэтому продолжила хрупать салатиком из огурцов с капустой.

—…Он как бы выпадает из симулякра, — продолжил я. — То есть — ведет себя не как все. А если «не как все» — значит сумасшедший. Сумасшедший — значит опасный, и вот против бедолаги ополчается весь район. И это не лишено логики — я бы тоже не хотел жить рядом с сумасшедшими.

— А у вас какой симулякр, мистер Ткачев? — спросил неугомонный посол. — Что кланово-олигархическая верхушка способна построить коммунизм?

— Если я не ошибаюсь, за такие заявления посла следует высылать с соответствующим оплевыванием в газетах, по телевизору и с трибуны ООН, — хохотнул я. — Но я вам отвечу — не скажу за всех членов Политбюро, потому что не имею чести быть близко знакомым, но расскажу о дедушке: у него квартира в Москве, в ней три комнаты — он один живет, но иногда в гости приходят другие дети и внуки. Еще у него две дачи, при виде которых ваша аристократия среднего уровня презрительно бы усмехнулась. Еще есть лимузин отечественного производства и квартира в Кремле, рядом с кабинетом. Все это — государственное, и после ухода дедушки с поста Генерального секретаря перейдет следующему главе государства. Деду останется квартира в Москве. Еще есть Екатерина Алексеевна Фурцева, ответственная за идеологию СССР. Здесь врать не буду — живет получше: квартира в Москве, дача в Подмосковье, дача в совхозе Потемкинская деревня. Во второй живет ее дочь с мужем. Скоро у них родится ребенок. Скажите, мистер Уилсон, такой уровень материального благосостояния можно считать «олигархией», учитывая, что любой способный работать — а таких подавляющее большинство — Советский гражданин может заработать на то же самое, поработав три года на Севере или десять — в более пригодных для жизни местах страны?

— Серьезно? — удивился Леннон. — У вас настолько хорошие зарплаты?

— Как говорил мистер Ткачев, все дело в нюансах, — влез посол. — Даже имея на руках достаточную сумму денег, не всегда можно купить квартиру, загородный дом или машину.

— Так, — подтвердил я. — Потому что 90% строящегося жилья распределяется бесплатно. Но процесс идет, у нас вся страна нынче — одна большая стройка жилищного фонда. Но кооперативное — как бы частное, — пояснил для Леннонов. — Жилье в течение пяти лет нынче может получить каждый. Это — почти частная собственность, потому что кооперативную квартиру отобрать у гражданина невозможно, и он спокойно передаст ее детям. Извини, Джон, мистера Уилсона слишком много в моей жизни, и игнорировать его не получается. Давай вернемся к зарплатам. Смотри… — вооружился салфеткой и достал из кармана карандаш. — Два года назад моя мама работала швеей на текстильной фабрике, получая сто пятнадцать рублей.

— Примерно сто семьдесят фунтов стерлингов? — предположил Леннон. — Это чертовски хорошие деньги для швеи! Да у нас шахтеры получают по сто двадцать фунтов в месяц!

— Наши шахтеры получают минимум пятьсот рублей, — заметил я. — При работе в сложных и вредных условиях — около тысячи. Еще на пенсию выходят в два раза быстрее.

— Просто охренеть! — восхитился Джон. — Если бы у нас платили так же, я бы сменил гитару на кирку!

— Я же объяснял вам, мистер Леннон, — снова влез посол. — Обмен ста фунтов стерлингов на семьдесят шесть рублей не является показателем объективной стоимости Советской валюты.

— Не является, — подтвердил я. — По факту покупательная способность рубля выше, чем у фунта, потому что у нас нет инфляции, а цены на товары контролирует государство. И нет, мистер Уилсон, ваш очевидный контраргумент о кооперативных ценах и дефиците не легитимен — за эти два года зарплата швеи достигла ста восьмидесяти рублей. Кооперативные цены от государственных отличаются в среднем на рубль-два, потому что рыночная конкуренция. Следовательно, тогда, когда мы с мамой жили на сто пятнадцать рублей в месяц, мы жили хуже, чем могли бы сейчас. И это при том, что жили мы, обратите внимание, неплохо — у нас почти символические коммунальные платежи. Мама, например, платила три с копейками рубля в месяц — это включая абонентскую плату за телефон.

— Мистер Уилсон, почему нам все время повторяют, что СССР — нищий? — задал неудобный вопрос послу Джон. — Нищий относительно кого? Относительно ваших друзей по Оксфорду? Или вы будете утверждать, что Сергей врет нам?

— Не буду, — признал посол. — Должен признать — за последние два года СССР очень сильно изменился. Я бы даже сказал — радикально.

— Не настолько радикально, чтобы считать нас нищими можно было и раньше! — фыркнул я. — У нас двести миллионов населения, и никто из них не голодает. Да, мы живем не в двухэтажных таунхаусах, но здесь — одна шестая часть суши и жутко холодно. Жить в централизованно отапливаемых квартирах для нас — самое рациональное решение, особенно если учитывать, что за отопление народ ни черта не платит! Джон, можно попросить тебя сделать мистеру Уилсону напоминание «не политизировать»? Боюсь, меня он не слушается.

— Заткнитесь, мистер Уилсон! — охотно заткнул посла Леннон.

* * *

Покинув ресторан, погрузились в тот же «Рафик», и, в окутавших Хрущевск рассветных сумерках, по чистой дороге, любуясь искрящимся в свете еще горящих фонарей снегом, мы поехали на экскурсию.

— Город можно условно разделить на несколько зон, — вещал я по пути. Сейчас мы находимся в административно-жилой зоне. Здесь у нас администрация, жилые дома, школы, больницы, магазины, кафе и предприятия сферы услуг. Не хочешь сходить к парикмахеру, Джон?

— Спасибо, мне нравится моя прическа, — не обидевшись, отказался он.

— Дядь Вадим, прокатите нас по дворам, пожалуйста.

КГБшник свернул с главной дороги, и мы понаблюдали украшенные статуями яркие детские площадки, скверики и один из четырех городских катков. Сейчас — пустой, потому что нормальные люди вон, в школы и на работы расходятся, им некогда.

— У вас здесь много азиатов, — заметила Йоко.

— У нас